В отличие от первого тура, на втором нам дали прекрасный класс для разыгрывания: много свободного пространства, два рояля, шкаф, стул, стол - как будто небольшой концертный зал. И если первый тур проходил в десять утра, то второй - слава богу - в 16:00. Поэтому у меня было предостаточно времени для разыгрывания как дома, так и в предоставленном организаторе классе.

Утром я выпила успокаивающие таблетки, выписанные когда-то невропатологом. Стало лучше. Но я не могу сказать, что в тот четверг вышла на сцену совершенно спокойной. Наоборот, я была в предоборочном состоянии. Холодными дрожащими руками, с колющей болью в груди, я влила в пересохшее горло полбутылки минеральной воды еще до выступления. Мне хотелось поскорее промотать вперед следующие пятнадцать минут жизни.
Ах, страх сцены. Организм, несмотря на все уговоры, инстинктивно сжимается в комочек и просится домой в постельку. Сейчас мне кажется, что я никогда не смогу этого понять и, что хуже: думаю, что только, когда пойму - смогу нормально выступать.

На сцену я чуть не вышла в шерстяной накидке, накинутой для тепла поверх платья. Я не соображала и ничего не видела вокруг себя.
Вышли с концертмейстером, поклонились, настроились, начали. Два произведения, два совершенно разных автора: Таффанель (XIX в.) и Губайдулина (конец XX в.). Больше всего волновалась за второе. В плане ансамбля с фортепиано он у меня был выучен, к сожалению, на уровне: "Здесь я жду семь тактов, считаем-с: раз-два-три, два-два-три, три-два-три, четыре-два-три...".

Почему всё произошло именно так - для меня загадка. Я готова все свалить на свой больной от нервов мозг, больше никаких объяснений в голову не приходит. Я уже расслабилась, выдавала такую технику и такой звук, что у самой сердце замирало. Я уже сыграла больше половины Таффанеля! Все прекрасно! И вдруг на ровном месте я... остановилась.

Просто остановилась. Как будто задержала дыхание под водой, и вот, наконец, начав задыхаться, вынырнула. Как будто резко проснулась от глубокого сна. Мне кажется, у меня остановилось сердце, и я не дышала несколько секунд. Я не знаю, как пережила это. Мне никогда еще в жизни не было так страшно.

Тем не менее я собралась, продолжила играть и вернулась в ту замечательную колею техники, звука и, самое главное, эмоциональности. Доиграла Таффанеля. Помню, меня очень разозлило, что не последовало аплодисментов (как оказалось, между произведениями никому не хлопали), и я подумала: "Значит хотите еще посмотреть, что я вытворю? Ну, сейчас я вам покажу!". Губайдулина у меня вышла неожиданно по-революционному, но прекрасно.

И вот я улыбаюсь публике, кланяюсь вместе с концертмейстером и вообще выгляжу так, как будто все отлично. Я до сих пор горда за эту свою улыбку.

Но когда я за кулисами встречаюсь с глазами следующей конкурсантки, я отчего-то начинаю чувствовать невероятную злость. К ней, к жюри, к людям в зале и к людям вообще. Дальше я начинаю действовать совсем не красиво: бросаю, практически кидаю флейту, сквозь зубы выговариваю маме и концертмейстеру, пытающимся успокоить и сказать, что я впервые выступила на таком высоком техническом, эмоциональном и звуковом уровне, "Извините, мне нужно поплакать" и бегу в туалет. Странно, но глазам было совершенно сухо. Так что я просто постояла над раковиной в туалете, глядя на свою перекошенную физиономию с пересушенными губами в зеркале, и разрыдалась только когда пришла в класс переодеться.

Однако, хоть и через силу, я вернулась с мамой в зал и прослушала всех оставшихся конкурсантов. А потом ждала вердикта жюри, надеясь, что попаду в тройку прошедших в третий тур.

В момент ожидания ко мне подошла женщина средних лет и говорила странные вещи. Вернее, они не показались бы мне странными, если бы она выражалась по-другому, но она говорила так: "Вы только не обижайтесь на то, что я Вам сейчас скажу... Таких как Вы, охраняет Господь... Поэтому, пожалуйста, не берите в голову, чтобы там сейчас не случилось... У таких как Вы может быть немного другой путь... Не берите в голову... У Вас немного другое..." И всё это так загадочно, и так близко, что я даже могу пересчитать морщинки вокруг глаз.

Почему-то из пяти флейтистов в третий тур прошли только двое, и меня в их числе, естественно, не было.

Потом я целый месяц не могла войти в нормальную жизнь. Сначала я на всех вокруг злилась и всех ненавидела, особенно своего педагога по специальности. Потом заболела. Потом у меня было отчетное выступление, потом - ужасная апатия, почти депрессия: я считала себя семнадцатилетним стариком и не видела смысла жить дальше.
Всё это время настроение мое скакало от уныния и злости до радости и почти счастья. Скачет до сих пор.